Анонсы

 

 
 ПОЖЕРТВОВАТЬ

 

• На ведение миссионерской деятельности... Подробнее…

 

 
 ПОЛЕЗНЫЕ РЕСУРСЫ

  

stsl.ru


Газета "Маковец"  >>

predanie.ru

 

Лекторий миссионерской службы Свято-Троицкой Сергиевой Лавры



"Судьба мощей преп. Сергия после революции 1917 г." Игумен Андроник (Трубачев)

Кандидат богословия, директор музея свящ. Павла Флоренского в Сергиевом Посаде, член Синодальной богословской комиссии Русской Православной Церкви
игумен Андроник (Трубачев)


Приветствую вас, братья и сестры. История Лавры после революции у нас пока еще мало описана. Даже предреволюционная Лавра малоизвестна. Не было больших диссертаций, исследований на эту тему.

Одной из первых работ в этой области была моя книга, которая сейчас продается в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре – «Закрытие Троице-Сергиевой Лавры и судьба мощей преподобного Сергия».

Расскажу вкратце предысторию. События развивались в контексте того, что Троице-Сергиева Лавра была закрыта, как действующий монастырь. Поэтому стоял вопрос: либо все, что находится в Лавре, должно быть уничтожено, как один из вариантов, либо все это могло бы быть продано за границу, в качестве иного варианта, либо могло сгореть просто в пожарах или в иных стихийных обстоятельствах, разворовано и так далее.

Для того чтобы все это сохранить, был предусмотрен еще один вариант, который удовлетворял, с одной стороны, и государство, и, с другой стороны, я думаю, что он вполне удовлетворял в то время и Церковь: это создать на «базе» Лавры музей.

Дело в том, что история музеев, конечно, не начинается с 18-го года. Первые музеи при монастырях, при церквах, начали образовываться с самого начала существования Церкви. Обычно, это были те святыни, которые хранились в ризнице при особом режиме, при особом благоговении. Например, старые облачения, которые не выбрасывались, но хранились и служили у них один-два раза в году.

Но дело в том, что уже с середины XIX века Российское государство стало изымать многие церковные святыни древности из церковных учреждений и передавать их в государственные. Так, например, знаменитый археограф Павел Николаевич Струев объездил все российские монастыри. По сути дела, за время всех этих его экспедиций середины XIX века он обескровил все доступные ему монастыри, сполна освободив их от всех хранившихся там рукописей, в которых были летописи, службы, жития и прочее.

Вопрос о том, могли бы святыни и дальше сохраняться в монастырях, спорный, но сложилось так, что к началу XX века Церковь сама стала реализовывать собственные музеи и церковно-археологические кабинеты. Однако процесс этот, увы, был прерван революцией.

Поэтому, в 17–18-ых годах вопрос перед Церковью стоял уже так: или продолжить это музейное строительство, но только уже в новых политических условиях, или ждать долгие и долгие десятилетия, когда переменится политическая власть и возможно будет некоторую часть этих святынь вернуть Церкви, а другую часть оставить существовать в музеях уже в новых условиях. Или же уйти, грубо говоря, в катакомбы, не интересоваться ничем и оставить все это на волю случая или стихии.

Наместник Лавры архимандрит Кронид (Любимов) и патриарх Тихон (Белавин) в отношении Лавры приняли решение согласиться с созданием комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры.

Комиссия эта была государственная, но члены, которые в нее вошли, были глубоко верующими людьми. В то время, например, в неё входил отец Павел Флоренский, будучи уже в сане. Другие члены комиссии были еще миряне, но и они впоследствии приняли сан.

Скажем, отец Михаил Шик – это еврей, который принял святое крещение и стал священником в годы, когда уже начались репрессии, отец Сергий Дурынин тоже стал священником, затем граф Юрий Александрович Олсуфьев, который здесь поселился в 17-ом году и тоже вошел в комиссию.

И был целый ряд деятелей, скажем так, больше культуры, а не Церкви. Например, реставратор Татьяна Николаевна Александрова-Дольник, которая положила основы реставрации тканей, Сергей Павлович Мансуров, который тоже стал священником – в Церковной истории тоже был замечательный педагог и исследователь, и так далее.

Эта комиссия, с одной стороны, была создана как подразделение наркомата просвещения, то есть Министерство культуры на тот период, а, с другой стороны, они взяли благословение у патриарха Тихона, имели тесную связь с отцом Кронидом для того, чтобы работать здесь по сохранению Лавры.

Более того, они добились, что в первые годы существования комиссии, когда братия уже была выселена из Лавры, 43 монаха (причем, наиболее образованных и наиболее мастеровитых) были оставлены сторожами при Лавре. И аргументировали это тем, что это единственные люди, которые согласятся, во-первых, работать бесплатно, только за еду, а, во-вторых, которые, несомненно, ничего не украдут, и будут нести свою службу.

В числе этих монахов был замечательный подвижник, помощник ризничего отец Диомид. Были и часовщики, певчие, и так далее. Поэтому в первые годы эта комиссия существовала, конечно, в очень тяжелых условиях, но в очень дружной обстановке.

И им, безусловно, приходилось сталкиваться с новой политической системой. В это время в государстве существовало несколько тенденций. Одна тенденция распространялась в область культуры: все это надо сохранить как можно лучше, больше, и всю Лавру и все близлежащие памятники сделать объектом музейного строительства. Но была и другая точка зрения, пролеткультовская, что не только Лавру, но и всю старую культуру требуется уничтожить – это церковно-помещичий быт, который противоречит основам государственного строя, и все это надлежит уничтожить. Была еще и третья точка зрения, что это надо приспособить к местному быту.

В общем, надо сказать, что возобладало нечто среднее. Местный исполком заявлял, что он нуждается в помещениях, поэтому музей всячески ужимал: в Академию, например, расселил военные электрокурсы, Трапезную приспосабливал под склады и так далее, и так далее, и так далее. И чтобы спасти Лавру, комиссия вынуждена была лавировать между тремя этими точками зрения.

Сами люди представляли неоднородную массу и в городе, и в центре, и по всей стране.

В результате деятельности комиссии то громадное богатство Лавры, которое хранилось в ризнице и которое имело несколько описаний до этого – это описания XVII века, прежде всего, потом это описание 1908 года – было вновь изучено, и эти описания были восполнены новыми, уже научными описями: описями церковного серебра, икон, рукописей и книг. После они были изданы, правда очень небольшими тиражами – по сто и по пятьсот экземпляров.

Что это дало, помимо значительного шага в музейном и культурном строительстве? Это дало то, что когда начала работать комиссия, так называемый Гохран (то есть Государственное хранилище ценностей, которая из церквей и монастырей изымала ценности под видом того, что необходимо помогать голодающим Поволжья, фактически же большая часть этих ценностей была продана за границу, и ценности не пошли на помощь голодающим), всё, что было старше половины XVIII века без обсуждений оставалось в Лавре.

А были такие предложения: например, бывший петроградский священник Михаил Владимирович Галкин (Горев), который сначала был обновленцем, потом снял с себя сан, предлагал продать ризу с иконы Троицы XVI века, подсчитывая, сколько она будет стоить.

Так или иначе, конечно, Лавра много потеряла, но в основном это были потери многопудовых подсвечников, окладов XIX – начала XX века. Естественно, можно и об этом сожалеть, но основные святыни, основные памятники церковного искусства с XII по XVIII века, святыни, связанные с именами митрополита Филарета, Платона – были сохранены именно благодаря деятельности этой комиссии.

Затем эту комиссию объявили, конечно, контрреволюционной, потребовали ее разогнать, собрали в марте 20-го года новый состав комиссии. Но и туда опять вошли замечательные люди, такие как художники Соколовы, как московский художник Дервиш, который здесь жил, Свирин Алексей Николаевич, который очень много сделал в области шитья и описания рукописей.

Эта комиссия просуществовала до 25-го года. А в 25-ом году уже в полном масштабе началась деятельность самого музея, который был создан вот этими предварительными комиссиями. И до 28-го года музей был, в общем-то, одним из лучших культурных центров не только России советской, но и мира.

А в 28-ом году в связи с общим изменением политической линии все историко-культурные и историко-художественные музеи начинаю преобразовываться. В частности, наш музей был преобразован в музей антирелигиозный.

Экспозиции изменялись, сворачивались. В 30-ом году были сброшены колокола, и до 39-го года музей находился в очень тяжелом и жалком состоянии.

В 39-ом году, когда политика Советского государства опять начинает, в виду обострения международной обстановки, изменяться, и когда стали появляться патриотические темы (тогда, как раз, если вы помните, были сняты фильмы об Александре Невском, о Суворове, о Кутузове, о Нахимове и так далее), тогда они опять из антирелигиозного перепрофилируются в историко-художественный архитектурный музей-заповедник.

И после войны начинается масштабная реставрация, которая одновременно идет с открытием Лавры. И с 50-ых и до середины 90-ых годов идет следующий процесс: с одной стороны развивается музей как культурное учреждение, со своими трудностями, в общем-то, но достаточно хорошо. С другой стороны – развивается Лавра. Конечно, между ними нарастает противостояние, поскольку общая линия была антирелигиозная.

С конца же 80-ых годов начинаются поиски вариантов совместного сотрудничества. И постепенно стороны приходят к согласию в том, что существование монастыря вместе с существованием музея возможно. Музей же может иметь и чисто церковный статус, и чисто государственный статус, и совместный и так далее – здесь все зависит от законодательства и от людей.

Но те идеи, которые заложила комиссия еще в 18-ом году о том, что сами по себе музеи и музейная деятельность, как показ древностей, которые все равно уже невозможно употреблять в современном богослужении, то есть их показ для приобщения людей к святыням и к церковной культуре и искусству, наконец, возобладали с конца 90-ых годов.

Что же удалось сделать комиссии? Помимо того, что она вообще заложила общие основы российского музееведения, она заложила основы нового понимания музейного дела. Комиссия предложила рассматривать Лавру, как живой музей, каждый предмет показывать в той среде и в той обстановке, в которой он функционирует. Ну, например, как правильно показать кадило? Ведь кадило для чего создано? Для того чтобы давать фимиам. Поэтому кадило вне фимиама, собственно говоря, невозможно исследовать по-настоящему.

Или, скажем, можно ли изучать икону? Под микроскопом или внимательно в лупу – конечно, можно, если она просто повешена на белой стене. Но функционально она должна находиться в той среде, в которой она находилась по своему назначению – в храме. То есть, это особое освещение, особое даже время суток: преимущественно утро и вечер, когда совершенно особый солнечный свет, а не тот, который бывает днем, и так далее.

Как, скажем, можно изучать церковное пение вне существования церковного хора? Как можно изучать колокольное дело вне того, чтобы колоколами звонили? Конечно, мы можем изучить металл. А распространение звона? А его звук? А его соотношение даже с погодными условиями? Даже с точки зрения науки чистой, оторванной от наших церковных интересов, каждый предмет должен действовать. И в этом его действии мы и видим, какую роль он занимает в нашей жизни.

До этого момента музееведение развивалось по-другому. Например, саркофаги фараона были вывезены из пирамид. Их привезли в Британию, выставили в музее, у нас выставили. С одной стороны – иначе бы мы их и не увидели, но с другой стороны – а какую же роль этот саркофаг играет в системе пирамиды и как он там находится? Понять это все возможно только тогда, когда он находится в самой пирамиде.

И в этом смысле было разрушено очень много. Просто вывозили отдельный предмет откуда-то, и этот отдельный предмет вне среды, вне этой культуры, пытались просто показать.

Отец Павел Флоренский сравнивал этот процесс со следующим: вот если бы мы захотели изучить руку человека и для этого у чужого человека отрезали бы руку и стали бы ее изучать, вместо того, чтобы изучать, как она двигается в живом человеке, как действуют ее кровеносные сосуды, кости, скелет, мышечная ткань и все остальное. Настоящее изучение возможно только тогда, когда это явление или предмет живет.

В этом смысле, в теории музееведения, комиссия, конечно, сделала очень важные шаги. Также, отец Павел в письме патриарху Тихону, в котором он просил благословение на эту работу, писал, что помимо чисто культурной цели, стоит цель гораздо более важная, церковная: спасти и сохранить, донести до следующих поколений то, что может навсегда погибнуть.

Таким образом, было принято решение спасти Главу преподобного Сергия в то время, когда братия уже была выселена из Лавры, и когда возникло несколько проектов в отношении мощей преподобного Сергия. Например, один из проектов местного исполкома был вообще достаточно безумный: похоронить их на кладбище, причем на местном, как местного жителя. Был проект просто их уничтожить, был проект перевезти их в антирелигиозный музей, как, скажем, было поступлено с мощами преподобного Серафима и всякими другими мощами.

Поэтому, опасаясь, что мощи могут навсегда погибнуть, патриарх Тихон дал благословение спасти Главу преподобного Сергия, в остальном полагаясь на волю Божию.

Сохранение Честной Главы.

И отец Павел вместе с графом Олсуфьевым решились на рискованную операцию: в 1920 году, после того, как мощи уже были вскрыты и выставлены на всеобщее обозрение, они сумели изъять Главу преподобного Сергия и заменить ее головой князя Трубецкого из захоронения Трубецких под Троицким собором.

Спрятали святыню сначала в доме Олсуфьевых рядом с лаврой. Потом, в 1928 году в Посаде начались массовые аресты. Олсуфьевых вовремя предупредили – они уехали, а Главу преподобного Сергия перед отъездом успели зарыть в саду. Дом опечатали. А когда полоса арестов прошла, Олсуфьевы вернулись, но поселились уже в Люберцах. Надо было выручать Главу.

Улучив момент, Павел Голубцов, сын профессора, вместе с супругой Олсуфьева вырыли ее в саду и перенесли в Люберцы, спрятали уже там. Потом в 1937 году, как и отца Павла, графа Олсуфьева расстреляли, а в 41-ом – и его супругу, в Свияжске. Павла Голубцова в это время призывают на фронт. И он, опасаясь, что может погибнуть, а тогда вообще никто не найдет святыню, достал ее и принес своему духовнику, старцу Илариону, который служил в селе Виноградово. Это – где сейчас Долгопрудный.

Так случилось, что фронт в декабре 41-го года проходил в пяти километрах от этого места, а в самом Виноградове был штаб армии. Так что Глава преподобного Сергия оказалась на линии фронта, на передовой. Но после всех приключений, когда Лавра вновь была открыта, святыню вернули к мощам в целости и сохранности.

Некоторые комментарии и ответы на вопросы.

Когда музей мыслился как историко-культурный, то местная власть как раз боролась за то, чтобы мощи преподобного Сергия были увезены или уничтожены. Но, и это парадоксально, когда музей получил статус антирелигиозного, то мощи стали, как бы, главным экспонатом. Их перенесли в Никоновскую церковь вниз, они лежали обнаженные, вокруг них ходили люди, и там висело что-то типа плаката, что «мощи – главный источник эксплуатации чувств верующих». То есть, оказалось, что мощи нужны антирелигиозному музею, чтобы было, что показывать.

И вот до 1941-го года они находились в этом музее, а в 41-ом году по постановлению правительства ценности Государственного исторического музея, который на Красной площади, и ценности Загорского историко-художественного музея были эвакуированы вместе, в одном поезде, в город Молотов – бывший Соликамск.

Они проделали очень долгий путь на поезде, потом их везли по реке на барже. В эвакуации они находились до 1944-го года. Интересно, что почти в одно и то же время мумифицированное тело Ленина также было эвакуировано из мавзолея в Сибирь, только в другое место, в другой город. Поэтому даже существовала такая ошибочная легенда, что Ленина вместе с мощами преподобного отправляли одним поездом. Нет, это было очень близко по срокам, но поезда, все-таки, были разные.

А в 1944-ом году, когда страну уже миновала опасность поражения, мощи преподобного были вместе со всеми ценностями возвращены в Загорск. Причем, когда мощи отправляли, они были упакованы и лежали в том же самом саркофаге, в котором они находятся и сейчас. И в 44-ом году их вернули. А в 45-ом году приехала большая английская делегация из Англиканской Церкви, которая знакомилась с религиозной жизнью в СССР.

Дело в том, что в соглашении об открытии Второго фронта одним из условий – об этом очень мало пишут – со стороны западных стран было обеспечить «возможность религиозной жизни в СССР». И делегация приехала познакомиться, что было сделано в этом плане.

И вот в это время разрешили патриарху Алексию мощи преподобного Сергия, хотя они находились еще в музее, и Лавра еще не была открыта, из Никоновской церкви перенести туда, где они раньше и были, в Троицкую церковь наверх и положить на них церковное облачение.

Этот перенос осуществил как раз схиархимандрит Иларион (Удодов), который впоследствии участвовал и в возвращении Главы преподобного Сергия.

Когда в 1946-ом году мощи преподобного Сергия были переданы Церкви из государственного ведения, то их перенесли в Успенский собор прямо при открытии Лавры, в Великую субботу 1946 года на первой службе. И первое время они находились в Успенском соборе.

Когда служили в Трапезной церкви – их переносили в Трапезную церковь. Но скоро, в 1948-ом году, их передали в Троицкий собор, и тогда они окончательно там расположились.

Напрасный ли это был труд – сокрытие Главы Преподобного, когда все его мощи все-таки сохранились? Я считаю, что как раз видя усердие с Главой, Господь сохранил и все остальное. А если бы не было усердия в этом, тогда, может быть, и ничего бы не сохранилось.

Теперь, что касается разногласий во мнениях Трубецких. Ваше право придерживаться мнения одного из них. Один Трубецкой отвечал так, другой – по другому. Они могли так отвечать, потому что им вообще надо было скрыть сам факт подмены Главы Преподобного.

Дело в том, что традиция хранения, перенесения останков святых и своих предков – это древнейшая традиция. И Моисей, когда евреи шли из Египта в землю обетованную, взял кости Иосифа, чтобы их не оставлять в языческой земле. И Главу Иоанна Предтечи в мешке, совершенно несообразном этой святыне, переносили туда-сюда, пока она не попала в достойное место. И его десницу – как только не скрывали, не переносили. Она была и в Гатчине, и на острове Мальта, а сейчас в Сербии находится.

Поэтому когда происходит какая-либо критическая ситуация, то, например, Святые Таины, Тело и Кровь Христовы, в лагерях надевали отроку на шею, и он вместе с ними шел в туалет. А когда нужно было, к нему приходили, брали и причащали людей. Обычная церковная жизнь и жизнь во время гонений с возможностью поругания или исчезновения святынь идут совершенно по разным законам.

Что же касается того, как они могли это сделать, то я предполагаю, что Галкин приехал по поручению наркомата юстиции подготовить мощи к перевозке в один из московских музеев. А что значит подготовить? Их надо было упаковать. Поэтому очень возможно, что Флоренскому и Олсуфьеву вполне официально сказали: «Подготовьте мощи к перевозке в один из московских музеев» и, так сказать, сняли печати, сняли часового. Явно же могла быть подготовка к перевозке мощей в Москву, но тайно была совершена подмена Главы.

Что видел С.А. Волков? Видел мощи, видел череп, который там лежит, и все. Потом, учтите, что Волков не знал очень много событий, которые здесь происходили. Волков был хороший благочестивый студент, который учился на одном из последних курсов Академии в 18–19-ом году. После революции он занимал довольно странную позицию. Он был очень хорошим учителем литературы – мои папа и мама учились у него литературе. Надо сказать, что однажды папа мой написал сочинение о поэзии Тютчева, и Волков поставил ему «четыре». Когда папа удивился, он вывел его и сказал: «Вы знаете, я специально вам не поставил «пять», чтобы вам бы не было хуже, чтобы не обратили внимания на ваше сочинение».

С другой стороны Волков в эти же годы участвовал в кощунственных акциях, в которых облачался в одежды священников, играл в антирелигиозных представлениях и так далее.

После открытия Академии он был секретарем Академии по принятию иностранных делегаций, человеком, который был тесно связан с Комитетом государственной безопасности. Был, так сказать, открытым осведомителем обо всей жизни. Поэтому в воспоминаниях он писал достаточно искренне о том, о чем мог знать. Но роль свою во всем этом он очень преувеличивает. В то время он был еще очень молодой человек.

Относительно публикаций П.В. Флоренского. Павел Васильевич Флоренский, мой двоюродный брат, не проведя серьезных исследований, опубликовал в газетах популярные статьи на эту тему, где высказал точку зрения, не зная ни письма Галкина, ни его миссии в 20-ом году, что Главу преподобного Сергия заменили на череп Трубецкого до вскрытия мощей.

Я в своей книге выставил серьезные аргументы против этой теории. Если бы это было сделано до вскрытия мощей преподобного Сергия, которое произошло 11 апреля 1919 года, для этого не нужен был бы тогда ни Флоренский, ни Олсуфьев. Это бы сделала братия. Но монастырь тогда еще продолжал существовать, и братия прикладывалась бы к неизвестно чьей главе – что даже нравственно было бы несколько неудобно. Однако все это произошло, когда монастырь уже был закрыт.

Что касается документов, подтверждающих мою версию, то, разумеется, такой документ был. Отец Павел Флоренский записал об этом событии особую записку на древнегреческом языке. Записка эта была в свое время переведена, и из нее обо всем произошедшем узнали члены его семьи. Саму же записку впоследствии найти не удалось.

Я говорил непосредственно с теми, кто участвовал в сокрытии Главы. Например, владыка Сергий (Голубцов). Я был его духовным сыном в течение более десяти лет, и он неоднократно мне об этом рассказывал. Может быть, некоторые из вас его еще помнят – он жил здесь на покое с 1967-го года. Я говорил об этом событии с Екатериной Павловной Васильчиковой, которая с нашей семьей была знакома с 20-х годов.

Если считать, что все они соврали, то встает вопрос: откуда же Александра Олсуфьева, которая родилась во Франции и всю жизнь прожила во Франции – откуда она об этом узнала? И это удивительно: она и по-русски не говорит, а знала об этом событии. Она ни с Екатериной Павловной, ни с владыкой Сергием не была знакома, ни с кем – откуда она все знала?

Дело в том, что сын Олсуфьева Михаил эмигрировал через Китай в Румынию и жил в Румынии в их бывших имениях. У него родился сын Андрей, и вот Александра Олсуфьева – дочь этого Андрея.

Теперь о Галкине (Гореве). Галкин был священником в Петрограде, входил в обновленческие течения. В первые годы после революции он переехал в Москву, пришел в наркомат юстиции и согласился работать там экспертом по вскрытию мощей, поскольку он знал, как все в Церкви устроено. Кроме того, он был сотрудником целого ряда антирелигиозных журналов.

Как он окончил свою жизнь – я не знаю. Иногда мы знаем о кончине предателей и злых людей, иногда – не знаем, иногда Господь наказывает их на земле, иногда – нет. Да и праведник иногда вознаграждается на земле, а иногда – нет. Знаете, точка зрения, что праведник обязательно должен быть вознагражден на земле, а злой человек наказан – это ветхозаветная точка зрения. Это, кстати, и смущало праведного Иова.

Какие чудеса происходят от мощей Преподобного сегодня? Если я скажу, что до сих пор, до настоящего времени, от мощей преподобного Сергия многие люди получают душевное исцеление, телесное исцеление, иные получают великую помощь, мне скажут: «А где у вас доказательства? У вас есть свидетельства?»

Я думаю, что такие свидетельства в Лавре собираются. Нужно с этим обратиться к священноначалию. Если оно сочтет возможным и нужным опубликовать эти свидетельства – оно их опубликует. Есть письма, которые шлют люди, получившие конкретные исцеления – таких писем очень много.

А то, что все получают благодатную помощь вообще в жизни, я думаю, вы сами свидетели этому. Иначе, зачем бы мы сюда собрались?

Вообще под мощами Церковь понимает всякие останки святых угодников Божиих, всякие их останки. Будет ли это в теле, будет ли это тело темным, коричневым, будет ли это тело белым, будет ли это тело мягким, как у преподобного Александра Свирского, или будет оно не таким мягким, а просто иссохшим – всякие останки почитаются святыми. И в каком виде Господь благоволил их оставить, в том и благоволил.

Есть целая ученая книга о мощах. Считается, что когда земля абсолютно не принимает человека, то есть абсолютно никак его тление не коснулось, то это признак того, что окаменение было дано ему вследствие каких-то больших грехов. И земля его не принимает. Поэтому в древности наблюдали не только, чтобы останки были целыми, но и чтобы где-то было какая-то часть тления, как показатель того, что земля его приняла.

Но мощи преподобного Александра, конечно, это совершенно исключительное явление. Все эти годы они находились в Военно-медицинской академии в Петербурге. Тогда, правда, еще не знали, чьи это мощи, но я слышал косвенно через других людей, что военные врачи были просто изумлены: для них сохранность тела в таком виде представляло удивительный факт.

Сохранился ли дом Олсуфьева? Дом Олсуфьева сохранился на улице Валовая, сейчас там живут три священника: два постоянно, один просто владеет, иногда приезжает туда. В разные годы там жили очень разные люди. До того, как там стали жить священники, нижний этаж был почти полностью разрушен пожаром, в нем обитали бомжи. А потом, при священниках, этот дом стали приводить в порядок.

Насколько я знаю, я спрашивал в Отделе культуры, говорил с главным архитектором, вопрос о сносе дома Олсуфьева не стоит. Более того, стоит вопрос о том, чтобы повесить там памятную доску. Недавно была презентация их книги о Юрии Александровиче Олсуфьеве, и там опять собирали подписи в поддержку этого начинания.

Но дело в том, что представители государства в области культуры занимают в нашем городе такую позицию, что они со всем соглашаются, но абсолютно ничего не делают. В частности, вопрос о том, чтобы повесить памятную доску на дом Олсуфьева уже стоял с 1996 года. Тринадцать лет прошло, и ничего не делается.

Главный архитектор заверил меня, что дом Олсуфьева никто не думает сносить, они знают, что это исторический дом. Но решение о том, чтобы повесить там доску может быть принято только местными городскими властями. Это должен быть глава города и городской совет. В настоящий момент у нас нет ни городского совета, ни главы города. У нас три главы, и все три – сейчас под следствием.

В этой ситуации мы виноваты сами. Мы виноваты в том, что среди верующих не находится человека, который может быть способным к руководству города, быть способным к руководству хозяйством, быть способным к тому, чтобы решить вопросы культуры и вопросы Церкви в городе. Мы виноваты тем, что не воспитали в своей среде таких людей. Конечно, хорошо, что мы стремимся к молитве, к благочестивой жизни, но если мы хотим, чтобы принимались законы, благоприятствующие Церкви, мы должны воспитывать православных людей, которые могут быть политическими, культурными, хозяйственными деятелями. А до тех пор нами будут править люди, которым наши вопросы безразличны в лучшем случае. А чья это вина, как не наша? Кто должен воспитывать таких деятелей? Только мы сами.

Спаси вас, Господи!

 


Внимание!!!
При использовании материалов просьба указывать ссылку:
«Духовно-Просветительский Центр Свято-Троицкой Сергиевой Лавры»,
а при размещении в сети Интернет – гиперссылку на наш сайт:
http://www.lavra.tv/